Тишина заведения после шумных улиц буквально убаюкивала. Пёс занял столик поближе к бару. Зачастую там темно и шумно, потому места пустуют. Зато можно охватить взглядом почти весь зал. Обычно в подобных местах воркуют влюбленные парочки, но только не в такое время суток. Сейчас здесь можно увидеть деловые обеды, небольшие группки туристов... у барной стойки сидели двое. Статный мужчина, одетый экстравагантно, с иголочки, с козлиной бородкой и клетчатым шарфом. Практически всё в нем выдавало выдающуюся личность, писателя, поэта, режиссера, актера, да бог его знает. Мало того, образ человека небезызвестного подкреплялся еще и спутником (от разглядывания отвлек официант, и Пёс поторопился быстренько что-то заказать). Разглядыванием последнего он и занялся.
Судя по блокноту в руках, он был репортером. Судя по фирменной ручке, репортером газеты "Le Monde". Странный же это был юноша. Совсем еще мальчик, но уже по-мужски высокий, но неуклюжий, как щенок - ручка то и дело выскальзывала из его пальцев и ее приходилось ловить. Костюм, - судя по всему, новый, - сидел на нем глупо. Эта отвратительная коричневая одежда явно предназначалась для кого-то намного старше. Воротник, крой, ткань - всё было не так. Такое произведение швейного искусства могла купить ему, разве что, его мать. Своему родному сыну на его первую после школы работу, надеясь, что ее дитя со временем так-сяк "врастет" в костюм. Только вот обычно, прощаясь со школьной формой, юноши не прощаются с отрочеством.
- Быть может, мсье желает снять плащ? - Черт, ну кто просил его отрывать меня?! - Пёс отчаянно пытался вернуться к разглядыванию любопытного журналиста. - Мсье? - Пёс резко взглянул на приставшего официанта исподлобья, и тот попятился назад, бормоча что-то виноватое. - Вот и хорошо...
Но в поведении юного работника прессы было что-то еще, кроме неуклюжести. В его поведении была какая-то назойливость, какое-то нервничанье. Каждый раз, когда его немолодой спутник переводил взгляд со своего кофе на паренька, во взгляде уставших глаз можно было прочитать "Интересно, а чего ему от меня надо?".
- Мсье Парментье, - начал он. Ах, так вот оно что! Парментье! Тот самый писатель! - Расскажите мне правду.
Ха! Правду! - Пёс не удержался и хмыкнул, отвлекаясь от разглядывания обоих, и заинтересовавшись собственной салфеткой, которая кое-как легла на колено, и шныряющими, словно крысы в трюме, официантами, которые улыбались посетителям одновременно и услужливо и едко. - Что за идиотская просьба, прости Господи! Правду!
Видимо, мысли Пса писатель разделял. Было почти слышно, как лениво ворочается в голове мысль "Что же ему от меня надо?". Да и сам Пёс был уверен, что журналисту хотелось услышать что-то конкретное.
Вообще-то, он часто встречал оных. Живых, дышащих монстров, уродцев, было в мире не так уж и много, и иногда, очень редко, очень иногда, репортеры получали право пообщаться с этими уродами. Пёс ничего не имел против людей, которые любят правду. Кроме того, что слушать их становится нудно. Но он терпел их всегда. До тех пор, пока они не начинали издеваться над чужим умением умалчивать или придумывать истории - вот тогда его терпение кончалось. Но когда не трогали его - не трогал и он.
Меня не раздражают любители правды, меня раздражает сама правда. - Мужчина с удивлением отметил, что успел заказать пирог с печенью. И с еще большим удивлением - непонимание официанта, отчего тот не захотел никакого питья. А разве можно подобное блюдо запивать водой или молоком? Только вино, да-да, а после вина Пёс начнет сильно буянить, так что лучше воздержаться.
Меня не раздражают любители правды, меня раздражает сама правда. В отличие от выдумки - какое утешение, какую помощь в трудный момент может предоставить правда? - Да, в основном, когда кто-то давал интервью, он врал. По крайней мере, из окружения Пса. Конечно, многие люди не любят давать интервью. "Снова те самые надоедливые вопросы!" - жалуются они. - А на что они рассчитывают? Репортеры ведь - работяги, и ставить вопросы - их работа! То ли дело мы, актеры, или они - писатели. Мы ведь не обязаны давать одни и те же ответы только потому, что нам задают одни и те же вопросы! Нужно придумывать ответы новые, ведь люди, так или иначе задействованные в искусстве, зарабатывают себе на жизнь фантазией!
Глаза парня аж горели от нетерпения, словно в приступе лихорадки. Пёс посмотрел на его профиль и тут же отвернулся, подумав, что у юноши, быть может, болезнь какая-то. Ведь он так внимательно рассматривал своего собеседника, что, казалось, пытается прочитать с его тела написанный мелким шрифтом текст.
- Расскажите мне правду. - Повторил он.
Писатель задумался над этими словами. Он наверняка взвешивал предстоящий рассказ и его возможные последствия. И его явно напрягали глаза этого мальчика, горящие на бледном лице.
- Хорошо. - к удивлению Пса ответил тот. Вот теперь стоило прислушаться.
Спустя полчаса, парень вышел. Вяло попрощавшись, в каком-то отчаянии, так, словно из него выпили душу. Пёс наблюдал за ним и через окно. Безвольно опустив плечи, он шел себе прочь, казалось, шмыгая носом.
Писатель не рассказал ему правду. Разве он мог? Это была еще одна история, выдуманная, просто приближенная к правде, и какая-то минорная, что на душе становилось тоскливо. Его энергии, его запала, словно не было. Они не умерли. Это писатель убил их. Глупо было полагать, что когда-нибудь мастер пера, зарабатывающий на жизнь выдумкой, расскажет правду. Но паренька отчего-то стало жалко.
Нет, этот мальчишка сам виноват. Виноват, что поверил всё, не был осторожен и принял всё за правду.
Отчего-то, ситуация Пса тронула. Может, воспоминания прошлого взяли верх, а может, просто в голове засела эта фраза, сказанная почти с вожделением, с такой же страстью, как шепчет любовник девушке. "Расскажите мне правду". Уже в третий раз попросив себе еще кофе, Пёс попросил угостить от него задумчиво усмехающегося "мсье Парментье", даже не думая, кем в таком случае выглядит. Ситуация правда его тронула, а в таких случаях он становится слишком сентиментальным.
Свой
